«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

общественный контроль. Куда направят этих прошедших Чечню солдат, если нет внутренней войны, если не развяжут войны в Дагестане? В этих подразделениях были оставшиеся безнаказанными случаи ритуального повешения своих товарищей, По-видимому, это входило в практические задания после основных занятий с офицерами.

При этом надо сказать, что система военной юриспруденции защищает этих убийц. Система дознавателей, система военной прокуратуры, военных судов, военных врачей – все они полностью покрывают этот беспредел. И дальше эти люди, безнаказанные преступники, выходят в общество, а здесь их с готовым криминальным сознанием ждут не только ФСБ и милиция, но и криминальные структуры. Почему же тогда мы удивляемся криминализации общественного сознания и тому, что делают наши люди в европейских странах. Эта проблема – государственная подготовка убийц – должна быть в фокусе внимания международного сообщества.

Теперь о рабстве. Нигде ни слова не сказано о рабстве солдат. Ведь никто не обращает внимания на то, что молодые люди практически лишаются всех гражданских прав. Их использовали в Чернобыле, когда голыми руками они разгребали зараженные завалы. На них проводили испытания на Урале. Это рабство широко распространено и сейчас, причем это уже экономическое рабство. Очень любопытные части – стройбат ФСБ. У нас есть документы, свидетельствующие о том, что в Москве один полковник ФСБ имеет свой завод по изготовлению сантехники, а работают на нем и делают эту сантехнику солдаты.<…>

С. Григорьянц. К сожалению, этот чудовищный рассказ я должен дополнить. Вчера мы провели пресс-конференцию, на которой выступили два сотрудника ФСБ, в настоящее время вынужденные скрываться. Они попытались навести порядок в одной подмосковной части ФСБ. Там было много всего – от кражи секретных документов (в частности списков агентуры для использования в личных целях), от длинного списка убийств до примеров рабства. Один из офицеров рассказывал: «Начинается день, и к воротам сов. секретной части подъезжает одна машина за другой. То директор завода заберет человек 50, то приедут с железнодорожной станции, то священник попросит нескольких человек. Так утром всех солдат увозят, а к вечеру возвращают». От директора ФСБ они дошли до генерального прокурора и нигде не нашли понимания. Там имел место ряд государственных преступлений, и рабство было самым последним и ничтожным из них.

Министерство иностранных дел в это время не только принимало самое активное участие в доработке устава Международного уголовного суда, и я не раз встречался на заседаниях комиссий ООН в Нью-Йорке с Кириллом Гевокяном, но и после того как в Риме на специальной сессии устав был окончательно утвержден – летом 2000 года (сохранив название «Римский статут») и было принято решение о создании суда, после ратификации устава необходимым минимумом стран – членов ООН российский МИД, в отличие от госдепартамента США и, скажем, властей Китая, был бесспорным сторонником ратификации (и имплементации) устава российскими властями. Больше того, МИД’у и правовому управлению президента удалось в эти последние месяцы убедить Ельцина подписать устав, то есть на президентском уровне он был в России одобрен. Но для того чтобы Россия стала членом Международного суда, требовалась его ратификация в Государственной Думе и в годы правления Путина, начавшейся с новой войны в Чечне, то есть нового международного преступления, это уже было невозможно.

Российская коалиция в поддержку Международного уголовного суда (а практически фонд «Гласность») опубликовала в 2000 году Римский статут42 и провела вторую конференцию, теперь уже посвященную его ратификации Думой. К несчастью, ее доклады, в отличие от первой конференции, издавать было уже совсем не на что и они, по-видимому, пропали, но помню, как на эту конференцию мы стремились собрать как можно больше нынешних и бывших депутатов Думы (а не только выступавших и на первой конференции Сергея Ковалева и Владимира Грицаня) и как они всячески старались избежать этого.

Попытки запугать в начале правления Путина

В конце марта две тысячи первого года в Москве прошла еще одна конференция, посвященная ратификации и имплементации устава Международного уголовного суда. Конференцию эту проводил Международный Красный крест, была она не собственно российской, но региональной – с делегациями из Армении, Азербайджана, Белоруссии, Грузии, Киргизии и нескольких других бывших советских республик. Она была правительственной, проходила в «Президент-отеле». Было видно, насколько в течение нескольких месяцев в России изменилось отношение к Международному уголовному суду. Делегацию Международного комитета Красного креста возглавлял вице-президент МКК Жак Форстер – это был, бесспорно, министерский уровень. Делегация России была очень многочисленной, но старшим в ней был всего лишь директор правового департамента МИДА» а, да и он на конференции, кажется, не появился – во всяком случае доклада его в сохранившихся документах у меня нет.

Единственным человеком, не имевшим отношения к государственным структурам, но официально приглашенным на эту конференцию, оказался почему-то я, но уже на второй день мне стало ясно, для чего и кем это было сделано. За обеденным столом рядом со мной оказался довольно странный для правительственной конференции член российской делегации – г-н Альберт Микульшин, как сказано в списке участников – преподаватель кафедры административного и международного права академии Федеральной Службы Безопасности РФ, интеллигентный и приятный немолодой человек.

Он сразу же заговорил о том, что в России теперь новая, гораздо более разумная власть, и серьезные неправительственные организации имеют все основания рассчитывать на ее поддержку, на прямые контакты с российским руководством. (Это были новые вариации на тему о том, как Андропову остро необходимы рекомендации советских диссидентов.) Я, не глядя на него и помешивая суп в тарелке, ответил:

– Что касается меня, то я буду контактировать с кем-нибудь только после того, как увижу убийцу своего сына. Что же касается других неправительственных организаций, думаю, было бы правильно не заниматься их тотальным уничтожением, а найти разумные формы сосуществования.

Больше г-н Микульшин со мной не заговаривал, было ясно, что его миссия, как и тех, кто пригласил меня на конференцию, была выполнена.

Через несколько месяцев была произведена попытка. Одна из дам, организующих замечательные выставки в Москве, на которые я всегда давал графику или живопись, позвонила сказала, что у нее есть знакомый, который хочет купить рисунок Врубеля, а ведь «у вас их несколько, да и обычно всегда нужны деньги». Денег для «Гласности» действительно остро не хватало, и я согласился с ним встретиться. Это оказался крепыш лет тридцати. Небольшой, но первоклассный рисунок он отнес в Третьяковскую галерею на экспертизу, после бесспорного подтверждения благодарил меня за его невысокую цену (видимо, получил на покупку больше денег).